Шебекинский ветеран Иван Спиридонович Шраменко поделился воспоминаниями о войне

Ветеран Иван Спиридонович Шраменко воевал в боевой разведке. Фронтовик вспомнил, как все тогда было.

«Я давно живу на свете, — сказал Иван Спиридонович Шраменко. — Мне скоро сто два года исполнится. Из всей своей родни я один такой долгожитель. Я семь классов сумел закончить в посёлке Бегала, что в Казахстане. Мы тогда там жили».

 Шраменко достаёт из семейного альбома пожелтевшую от времени фотографию, где запечатлены его отец, мама и дети – мал мала меньше. «Вот это я», — указал Шраменко указательным пальцем на мальчонку лет восьми-девяти. На оборотной стороне фото надпись: «У своей избы. 23 июня 1927 года». Это отец подписал, пояснил Иван Спиридонович и спрятал фото в альбом. Долго молчал, собирался с мыслями, вспоминал.

«Так как я по тем временам был очень грамотным, мне учителем быть предложили. Женился я за восемнадцать дней до начала войны. Так получилось. Меня в строительный батальон записали. В Каменск–Уральском мы большой алюминиевый завод строили. Отощали мы там так, что не чаяли живыми остаться. Перед тем, как нас на фронт отправить, потом целый месяц откармливали, чтобы мы на людей стали похожими».

У Шраменко с детства проблемы с правым глазом были, но стрелять он хорошо умел, с топографией знаком был, прекрасно ориентировался на местности. Определило его командование в боевую разведку.

«Мне пришлось спецподготовку ещё проходить: учили нас рукопашному бою, бегали мы, прыгали – всё, как положено. Боевое крещение моё состоялось 22 мая 1942 года на Калининском фронте».

 Во время нашей беседы Иван Спиридонович частенько массировал правой рукой свою левую, заметно деформированную ладонь. Рассказал, почему он это делает.

« Ранение, разрывной пулей. В медсанбате мне доктор предлагал ампутировать её. Я доктора послал, куда надо. Теперь нисколько о том не жалею. Как дело было? Мы за «языком» ходили, приволокли двоих. Дело в том, что у речушки Вазуза, она в Волгу впадает, немцы так упёрлись, что мы на метр продвинуться не могли. Вызвал меня командир, дал задание узнать, что там и как у немцев в обороне. «Язык» многое рассказал, но не всё. Мы провели разведку боем, выяснили: у немцев очень хорошо укреплён один дзот, на выгодном для них месте. Поступила команда уничтожить его. Пятеро нас было. Я руководил операцией. Договорились мы с командованием так: двое наших ребят идут по левому флангу, двое – по правому, я по центру, вызываю огонь на себя. Ребят с флангов прикрывает артиллерия. Дело было ночью. Пошли мы. Я открыл огонь из автомата, привлёк к себе внимание. Перебежал в другое место, оттуда дал очередь. Так бегал и стрелял до тех пор, пока меня немец своим огнём к земле не прижал. Упал я в колею, что танк гусеницей продавил, тут мне руку и ожгло. Слышу впереди, там, где дзот, три взрыва прогремело, я понял: ребята уничтожили объект. Я рванул туда, забрали мы трофеи, выстрелили из ракетницы, чтобы наше отступление артиллеристы прикрыли».

 Иван Спиридонович опять на некоторое время замолчал. Я тоже молчал, не хотел мешать ему быть наедине со своими мыслями.

 «Лечили меня в Москве, после чего комиссовали подчистую: никому не стал нужен одноглазый и однорукий боец. Медаль «За боевые заслуги» вручили мне в 1946 году».

 Потом Иван Спиридонович рассказывал мне другие эпизоды из своей жизни. Я их записал, но об этом расскажу в другой раз.